Товарищ Ле Хонг Фонг
История революционного движения во Вьетнаме знает много славных имен. Люди удивительной судьбы, отдавшие свою энергию, талант, жизнь борьбе за торжество марксизма-ленинизма, за освобождение своего народа, они и поныне живут в благодарной памяти потомков, вдохновляют их на новые подвиги.
Об одном из славной плеяды первых вьетнамских революционеров-коммунистов, соратнике Хо Ши Мина, товарище Ле Хонг Фонге рассказывается в нашем очерке.
Из всех посещений Ханойского музея революции мне особенно запомнилось одно. В тот раз моим спутником и гидом был ветеран вьетнамской революции товарищ Зыонг Бать Май. Мы медленно шли по прохладным, затененным залам. Вот в углу хищно притаилась гильотина, тут же фотография, запечатлевшая ее в действии.
Рядом — ржавые кандалы заключенных Пулокондора (Пулокондор — остров в 120 километрах от южной оконечности Индокитайского полуострова — мыса Камау. В годы колониального господства он служил местом ссылки и гибели тысяч революционеров. Сейчас сайгонские марионетки превратили Пулокондор в лагерь смерти для южновьетнамских патриотов.) — «Острова страданий», как называли его при французах...
Я уже не раз был здесь. Но сегодня, слушая чуть хрипловатый голос товарища Мая, я по-новому, словно бы глазами очевидца вижу события, о которых рассказывает музей.
И не только события, но и тех людей, чьи молодые лица смотрят с пожелтевших фотографий под стеклом стендов. Тех, кто в 20—30-е годы создавал во Вьетнаме коммунистическую партию, боролся и побеждал, несмотря на гильотины, кандалы и тюремные решетки.
— Он был ярким, сильным человеком, — говорит мне товарищ Май. Мы стоим перед фотографией широкоплечего мужчины со спокойным взглядом и гордо посаженной головой. Ле Хонг Фонг — это «Красный ветер» в переводе на русский язык. — Посмотрели бы вы его записи в рабочих тетрадях! Не один десяток наших товарищей изучал по ним марксистскую теорию... Встреча и совместная работа с Хо Ши Мином в Кантоне, куда Фонгу пришлось бежать в 1924 году после участия в восстании рабочих Виня, а потом учеба в Коммунистическом университете трудящихся Востока в Москве, куда он поехал по рекомендации товарища Хо, выковали из него настоящего революционера... Кстати, вы знаете, что Ле Хонг Фонг был нашим самым первым летчиком? — товарищ Май улыбнулся моему удивлению...
Фонг шел по морозной Москве. Сверкали заиндевелые витрины. Из-за громады Страстного монастыря с металлическим визгом вынырнул трамвай. Неожиданно для себя Фонг бросился наперерез и озорно вспрыгнул на подножку. «Буду летать, буду летать, — повторял он про себя, как будто прыжок окончательно утвердил его в этой мысли. — Интересно, сумела бы мать выговорить мое новое имя: Лит-ви-ноп? Не так уж трудно. Вот Бо-ри-со-гы-леб-сы-ки — невозможное дело».
Так в Борисоглебском авиационном училище появился невысокий подтянутый юноша по фамилии Литвинов. Курсанты сначала удивлялись: фамилия русская, а на вид вроде бы непохож. Кое-кто пытался расспрашивать, откуда родом? Но новенький только отшучивался или переводил разговор на другую тему. Да и комиссар училища Николай Иванович не поощрял любопытных. Услышав, как кто-то из курсантов слишком уж одолевает вежливого Литвинова «биографическими вопросами», комиссар резко отчитал любопытного.
Вечером Фонг зашел к комиссару. Николай Иванович был единственным человеком, который знал, откуда направлен курсант Литвинов.
— Не очень удачную фамилию выбрали вам, дорогой. За русского вас принять трудновато...
— Ничего, — смущенно улыбнулся Фонг, — теперь менять поздно.
— Н-да, — покачал головой комиссар. — Это, конечно, так. Ладно, ребятам я скажу, что вы из Средней Азии. Родители погибли в гражданскую, а вас усыновила русская семья.
— Так оно и есть, — задумчиво произнес Фонг. — Я ведь сын Азии. И меня действительно усыновила Россия.
— А теперь вы скоро станете командиром ВВС РККА, — добавил комиссар. — Звучит?.. А у вас там, — Николай Иванович почему-то показал пальцем вверх, — наверное, и самолетов еще не видели?
— Есть там самолеты, Николай Иванович. Только пока не у нас. Я сам первый раз увидел самолет всего лет пять назад. Шли мы с товарищем из города Виня в одно село. Крестьяне там взбунтовались, убили помещика. Один наш парень у полицейского начальника слугой был. Подслушал разговор, что против крестьян посылают карателей. Мы решили предупредить. Но не успели. По дороге в деревню увидели, как над пальмами появилась огромная птица. Биплан.
— «Дорнье», наверно, — вставил замполит.
— «Дорнье», теперь-то я это знаю. А тогда мы даже спрятаться не успели. Раскрыли рты и стояли. Увидели двух летчиков в шлемах и больших очках. Один вертел длинный ствол...
— Турельный пулемет, — машинально произнес Николай Иванович.
...Потом они спикировали на деревню. Начали обстреливать. Люди бросились в хижины. Тогда биплан сделал круг, и летчик стал кидать бомбы. Солома вспыхнула, как порох. Люди — на улицу, а тут снова пулемет. Он долго летал, видно, бензину было много. Когда мы добрались до деревни, спасать было почти некого. Старик, весь в крови, сидел в пыли и стонал: «О небо!»
— М-да, а за что помещика-то они?
— Очень злой был. Столько людей погубил...
Наступила небольшая пауза.
— Вам же отдыхать пора, — посмотрел на часы комиссар. — Завтра ответственные полеты.
...— Передаю управление! — расслышал Фонг сквозь шум мотора голос инструктора. Теперь Фонг не видел ничего, кроме приборов: на кабину был натянут черный чехол. «Поиграем в жмурки», — сказал ему перед полетом инструктор. «Жмурки» — этого слова Фонг не знал. «Ну да, полет вслепую», — уже потом сообразил он.
...Удержать в повиновении стрелку контроллера и шарик уровня на приборной доске казалось невозможным. Самолет выделывал в воздухе дикий танец. «С земли мы выглядим «тот лям», — на двух языках мелькнуло в голове.
— Вы кренитесь вправо, Литвинов! Выравнивайте! Держите стрелку и шарик посередине!
Машину сажал сам инструктор.
— Не расстраивайтесь, Литвинов, — гулко хлопнул он Фонга по плечу. — Самолет вы знаете до последнего шплинта. А в жмурки играть научитесь.
— Интересная игра, — кивнул Фонг, вытирая бисеринки пота со лба. Ветер приятно холодил кожу, гладил ежик черных волос.
— Курсанта Литвинова — к начальнику училища! — к самолету от дощатого домика КП бежал красноармеец с красной повязкой на рукаве — дежурный. — Срочно! — выпалил он, тяжело переводе дыхание.
— Ну, бегите, курсант Литвинов, — озабоченно нахмурился инструктор. — Неужто набедокурил чего? Эх, молодость! — огорченно добавил он вслед убежавшему курсанту.
В кабинете начальника училища Фонга ждал комиссар Николай Иванович.
— Вас вызывают в Москву, товарищ Литвинов, — коротко сказал он. — Жаль, из вас получился бы отличный летчик... Желаю вам большой удачи во всем, — Николай Иванович встал из-за стола и обнял курсанта.
— Спасибо, — тихо ответил Фонг.
Курсантам комиссар сообщил, что Литвинова перевели в другое училище. Многие обиделись, что он даже не зашел попрощаться. Никому и в голову не могло прийти, что их товарищ — один из руководителей вьетнамских коммунистов Ле Хонг Фонг! Что его давно уже тщетно ищет французская колониальная полиция, а губернатор Индокитая приказал ликвидировать Фонга «вскоре после ареста». И уж конечно, никто из курсантов даже не догадывался, что Литвинов отправился не в другое училище, а в Индокитай, чтобы по заданию партии заняться восстановлением коммунистических ячеек, разгромленных колонизаторами в 1931 году.
«А на дворе совсем уже темно...» — вырвались из распахнутой двери ресторанчика слова когда-то уже слышанной песенки. На дворе действительно было темно. Бархатная тропическая ночь укутала Кантон. В слабом мерцании звезд несла свои мутные воды Жемчужная река. Чуть слышно шелестели платаны на набережной Чанти. Лишь здесь, и «веселом квартале» Кантона, не затихала жизнь.
Фонг вошел в полутемный зал, когда певица под аплодисменты публики покидала сцену. «Да ведь что же Лещенко», — вспомнил он дребезжащий голос патефона в тесном номере московской гостиницы «Люкс», где его сосед перед поездкой в Румынию, ворча, «изучал» заигранные пластинки.
— Господин Ли? — беззвучно скользнул к нему официант. — Вас ждут в кабинете «Голубая орхидея».
Фонарь, подвешенный низко над столом и оклеенный яркими винными этикетками, бросал причудливые тени на лица присутствующих.
— Несмотря на большой риск, я должен был собрать вас, друзья, — начал Фонг. — Сегодня мы подведем итоги работы нашего загранбюро...
Со стороны можно было подумать, что собравшиеся за столом в тесном кабинете беседуют на самые обыденные житейские темы. Они неторопливо прихлебывали чай, согласно кивали, почтительно выслушивая, что говорил тот или иной из соседей...
— Доставку газеты «Большевик» на родину наладили по трем каналам: на сампанах морем через Гонконг, с матросами из Марселя, да и контрабандисты взялись провозить через китайскую границу. Только берут дорого...
— Связники из Тонкина, Аннама, Кохинхины прибывают регулярно. Случаются, конечно, аресты, но немного. В общем, партячейки там оправились...
— Курсы для партактива работают уже несколько месяцев. Правда, товарищам пришлось первое время помучиться, пока научились стирать как настоящие прачки. Ничего не поделаешь, иначе бы потеряли всех клиентов, а лучшей ширмы для курсов, чем прачечная, не придумаешь. Осенью думаем выпустить первую группу...
— Итак, — подытожил в конце вечера Фонг, — можно готовить съезд партии. Теперь это в наших силах. Товарищ Тонг Ван Сон (Одна из подпольных кличек товарища Хо Ши Мина.) тоже так считает. Сам он приехать не сможет, его здесь может опознать каждый полицейский.
— В Кантоне вообще стало слишком опасно, — раздались голоса. — Гоминдановцы словно взбесились...
Ле Хонг Фонг поднял ладонь, ожидая, пока товарищи успокоятся.
— Съезд предлагаю провести в Макао. Там есть наши люди, да и полиция пу (Пу — португальцы (кит.).) завести на нас досье еще не успела. Так что наше совещание... — Фонг сделал маленькую паузу и улыбнулся, — «оптовиков-коммерсантов по закупкам морепродуктов на побережье», — чуть ли не по слогам произнес он, — должно пройти гладко.
В кабинет влетел испуганный официант.
— Кончайте чифан (Чифан — ужин (кит.).), господин Ли, — прошептал он. — Полиция.
— Много их?
— Обычный патруль.
— Спокойно, товарищи. — Фонг и не думал вставать из-за стола. — Документы у всех чистые? Впрочем, в случае чего отобьемся.
Вошли трое; офицер козырнул и попросил предъявить документы.
— До сих пор я не знал, — холодно заметил Фонг, протягивая удостоверение, — что полиция устраивает облавы на купцов. Разве нас опять считают «бумажными тиграми», как десять лет назад? («Бумажные тигры» — так называли в народе вооруженные отряды кантонского купечества, поднявшего в 1924 году мятеж с тем, чтобы свергнуть революционное правительство Сунь Ятсена. Банды «бумажных тигров», за спиной которых стояли английские империалисты, совершали налеты на помещения компартии, гоминдана, разгоняли рабочие демонстрации. При поддержке трудящихся Кантона мятеж был подавлен правительством.)
— Господин Ли хорошо знает историю, — иронически протянул офицер, возвращая удостоверение.
— Мы изучали ее вместе с господином Чан Кай-ши, — Фонг в упор взглянул на полицейского.
— О, вы знакомы с генералом? — недоверчиво округлил глаза тот.
— Мы учились с ним.
— Простите за беспокойство, господа, не смею больше досаждать своим присутствием.
Уверенное поведение Ле Хонг Фонга произвело на полицейского должное впечатление. Офицер даже не стал проверять документы у остальных «купцов». Пятясь задом и тесня солдат, он покинул кабинет. Кастаньетами щелкнули бамбуковые нити занавеса.
— Ли, — спросил один из товарищей, — ты действительно знал Чан Кай-ши?
— Видел когда-то в Вампу... Но к делу, товарищи. Значит, договорились: в конце марта в Макао. Нужно вовремя оповестить руководителей всех индокитайских ячеек...
Подготовка любого мероприятия в условиях подполья — дело сложное. А такого, как партийный съезд, — вдвойне. Целых пять лет после создания партии вьетнамским коммунистам не удавалось провести его. Фонг с головой ушел в работу.
— Съезд в Макао прошел успешно. Приехали делегаты почти от всех партийных организаций. Ле Хонг Фонг был избран на съезде Генеральным секретарем ЦК Компартии Индокитая, — продолжал свой рассказ Зыонг Бать Май. Мы сидим на веранде уютного хозяйского особнячка — из музея товарищ Май пригласил меня к себе домой. В пиалах стынет ароматный чай. В просветы между разлапистыми листьями бананового дерева видно, как ребятишки, забравшись на каменную ограду, запускают бумажных журавликов, парящих словно маленькие самолетики.
— А вскоре товарищ Ле Хонг Фонг снова оказался в Москве. Вместе со своей женой Нгуен Тхи Минь Кхай, первой вьетнамской женщиной-коммунисткой, он был делегатом VII конгресса Коминтерна. Но недолго побыли они вместе. Через несколько дней после окончания конгресса нелегкая судьба революционеров разлучила их. Они уехали в разное время и разными маршрутами, но пункт назначения был один — Сайгон.
Джонка вышла в море ночью. Перепончатый парус, похожий на раскрытый плавник огромной рыбы, сильно потянул суденышко вперед. «Цола, цола!» — «Пошли, пошли!» — удовлетворенно произнес старик, владелец джонки. Фонг, перегнувшись, опустил руку в воду. Брызнули в стороны искры холодного огня. Фосфоресцирующий шлейф потянулся за кормой.
— Не надо, господин. — попросил старик.
— Боишься, заметят?
— Примета нехорошая: далеко не уйдем.
Громады прибрежных скал, торчащие из воды, появлялись то справа, то слева, то вдруг вырастали перед носом джонки. Казалось, какой-то великан вывалил здесь груду камней. Старик то и дело менял положение паруса, уверенно лавируя среди каменного хаоса.
— Часто здесь плаваешь?
— Всю жизнь.
— Что возишь?
— А что придется. Туда соль, табак, обратно — вино. Теперь вот тебя везу.
— Не попадался?
Старик не ответил, только укоризненно цокнул языком. Вдалеке протарахтел мотор. Оба долго прислушивались. Когда все смолкло, Фонг спросил:
— А как определить здесь границу?
— Если застукает гоминдан, значит, мы еще по эту сторону. А если застукают французы, значит, по ту...
Под утро старик высадил Фонга на небольшом островке. На узкой полоске белоснежного песка у самой воды трое рыбаков дремали у погасшего костра. Они поднялись навстречу джонке, ткнувшейся носом в берег.
— С возвращением на родную землю, товарищ Фонг, — сказал старший, в подвернутых штанах и широкой коричневой куртке. Они обнялись.
До Сайгона Фонг добрался только через две недели. Сойдя с автобуса, он очутился на пышущей зноем площади. Седая женщина, что-то бормоча кроваво-красными от бетеля губами, протянула с циновки руку за подаянием. Рикша с блестящими, словно лакированными ногами подкатил свою «пус-пус» — тележку на высоких колесах.
— Син Нгай (Прошу вас (вьетн.).).
— Улица д'Ормай, двадцать, — назвал Фонг адрес за два квартала от явочной квартиры. «Пус-пус» плавно покатила по тенистому бульвару. Тогда Фонг не мог знать, что совсем немного отпущено ему жизни на свободе. Он перебирал в уме, что в первую очередь надо рассказать товарищам о конгрессе Коминтерна, а в висках стучала одна навязчивая мысль — добралась ли Кхай, увидятся ли они еще.
Они виделись, и не раз. Но что это были за встречи: мимолетные, на подпольных явках, когда Фонгу, Генеральному секретарю Компартии Индокитая, едва удавалось перекинуться с женой, секретарем Сайгонского горкома, двумя-тремя фразами, касавшимися не работы, а друг друга. Изредка они виделись где-нибудь в книжном магазине, и тогда шел немой разговор глазами: «Все в порядке?» — «Все в порядке».
Вряд ли кто-нибудь из многочисленных клиентов и партнеров торговой конторы «Вьен-донг» («Дальний Восток» (вьетн.).) на оживленной улице Пелерин догадывался, кем на самом деле является ее глава, всегда элегантный, улыбающийся коммерсант господин Ли. Как-то французский посредник мосье Дюран, доставивший из Марселя для конторы господина Ли очередную партию кондитерских товаров, пустился в рассуждения.
— Как только некоторые верят у вас этим коммунистам?..
— Политика меня не касается, — вежливо прервал его Ли. — Я предпочитаю на досуге заниматься поэзией.
— О, я выполнил вашу просьбу, — спохватился мосье Дюран, доставая из саквояжа небольшую лакированную шкатулку. Бережно взяв ее, господин Ли откинул боковую стенку: солнечный луч заиграл на золоченых корешках миниатюрных томиков Альфреда де Мюссе.
— Восхитительно, я так вам обязан, мосье Дюран.
— Что вы, что вы, для меня это не составило никакого труда. Я сразу же нашел то, что вы меня просили, именно в том магазине, который вы мне указали...
Маленькая хижина, затерявшаяся в неразберихе Шолона, китайского пригорода Сайгона. Свеча отбрасывала неровные блики на бамбуковые стены. Фонг и Хиен осторожно вырезали бритвой из миниатюрных томиков де Мюссе, которые привез ничего не подозревавший мосье Дюран, вклеенные туда марсельскими товарищами листки папиросной бумаги. Хиен смазал первый листок каким-то раствором. На бумаге проступили написанные бисером строки: «В. И. Ленин. «Детская болезнь «левизны» в коммунизме».
— Все четко, — удовлетворенно произнес Хиен.
...В дальнем углу сайгонского кладбища в заброшенном фамильном склепе всю ночь шла работа. Двое подпольщиков трудились уже вторые сутки. Один смазывал цинковый лист краской, другой укладывал его вместе с бумагой под пресс. Подпольная типография выполняла очередной заказ товарища Фонга.
— Ну, все, — с трудом разогнулся один из печатников, — теперь осталось сброшюровать. Дай-ка образец.
Второй подал розовую брошюрку. На обложке была изображена девушка с кеном (Вьетнамский музыкальный инструмент.) под плакучей ивой.
— «Стихи о любви», — печатник открыл первую страницу и с чувством прочел: — «Мы встретились на мосту, ветер сорвал с тебя платок».
Он перевернул страницу: дальше шел убористый шрифт — ленинская работа, полученная из Марселя.
...В последнее время Фонг стал почти физически ощущать, что за ним следят. Раза два, выходя из конторы, он замечал на противоположной стороне бульвара одного и того же человека, внимательно читавшего газету. Фонг проверял: брал рикшу, смотрел в зеркальце. Человек за ним не шел. Может быть, просто нервы? Но потом на рынке, в полумраке рыбного ряда мельком увидел странно знакомое лицо. Почему-то кольнула тревога. Кто этот человек? Где он его видел? И лишь на следующий день вспомнил: он встречался с ним на явке, проезжая через город Далат. Но ведь вся далатская группа арестована! Значит, этого выпустили. Надо уходить...
Его взяли на пустяке, придрались к якобы неправильно оформленным документам, хотя Фонг знал, что документы верные. Правда, прямых улик не было. В конторе при обыске компрометирующих материалов не нашли. Обладая феноменальной памятью, Ле Хонг Фонг держал в голове все адреса, списки, заучивал наизусть тексты коминтерновских и партийных резолюций. Значит, выдал далатский провокатор.
Потянулись длинные месяцы заключения. Пытки он переносил стойко, на допросах неизменно повторял одну и ту же легенду про коммерсанта Ли, по отношению к которому проявлена чудовищная несправедливость. Терзала мысль об оставшихся товарищах, о возможных провалах.
Провалы были. По тюремному телеграфу Фонг узнал, что по всему Вьетнаму идут массовые аресты коммунистов. Поражение Народного фронта во Франции немедленно отозвалось полицейским террором в Индокитае.
...Когда Фонга ввели в кабинет следователя, там стояла какая-то женщина. Она повернулась, и луч света упал на ее лицо. Кхай!
Он предвидел такую возможность, знал, что должен быть готов и к этой самой страшной для него пытке.
— Супруги так давно не виделись, что даже забыли друг друга? — вкрадчиво произнес следователь.
«Ее, наверно, тоже били. Она еле стоит».
— Разве вы не преподносили ей «красный шелк»? (Вьетнамский обычай, связанный с бракосочетанием.) — обратился следователь к Фонгу.
Тот лишь пожал плечами.
— Я первый раз вижу этого человека, — на лице Кхай не дрогнул ни один мускул.
— А между тем у вас от него ребенок. Я уже начинаю жалеть, что мы разрешили отдать его вашим родителям.
— Я не знаю этого человека,— упрямо повторила Кхай.
— Вы еще раскаетесь, но будет поздно, — злобно бросил следователь.
...Ее расстреляли на рассвете. Фонга специально предупредили об этом, и он в своей одиночке хорошо расслышал залп.
Вскоре Фонга перевели на Пулокондор — «Остров страданий».
— Нам так и не удалось найти могилу товарища Фонга на песчаном кладбище острова, — голос товарища Мая дрогнул. — Мы проходили с ним по списку «ID» («ID» — interne dangereux — опасный преступник.), а таким они не ставили даже дощечку с тюремным номером. Может быть, его тело просто сбросили в Акулью пасть, была такая скалистая бухта недалеко от тюрьмы...
Но сломить его тюремщики так и не смогли. До последнего дня товарищ Фонг строил планы побега, делал гимнастику. А это не так-то просто, если у тебя к ногам прикован артиллерийский снаряд. Он даже улыбался иногда. И тогда напоминал мне того Фонга-Литвинова, которого я знал еще по КУТВу, а потом по сайгонскому подполью.
Он очень любил стихи. Однажды во время прогулки я слышал, как он напевал из «Киеу». — Товарищ Май откинулся на спинку кресла и, закрыв глаза, немного покачиваясь в такт, нараспев, как это делают вьетнамцы, прочел:
Скоро с победой вернусь я домой.
Тысячи воинов будут мчаться послушно за мной.
Пыль от копыт хлынет розовой тьмой,
Гонгов ударит неслыханный гром,
Тени знамен моих славных землю оденут кругом
(Перевод А. Штейнберга.).
А душной ночью 6 сентября 1942 года, задыхаясь от нестерпимой боли в груди, он отстучал мне в стенку камеры свой прощальный наказ: «Передай партии, я до конца верил, что час победы нашего революционного дела придет».
Г. Грамматчиков
Рисунок Г. Филипповского
Вокруг Света, июль, 1971 г.
См. также С. Афонин «Все мои мысли о партии» (о революционерке Минь Кхай, жене Ле Хонг Фонга):
http://www.nhat-nam.ru/afonin2-23.html
