Владыка земли. До Бить Тхуи. Роман - перевод Куинь Хыонг

[tykva]

Владыка земли

До Бить Тхуи
Роман

Перевод с вьетнамского Куинь Хыонг (tykva).


Книга на столе у переводчицы

Редактор русского текста - Ирина Винсковская (администратор Нят-Нам.ру, на форуме ozes).

Текст размещается на сайте Нят-Нам.ру с разрешения автора.


Предисловие

Я написала этот роман на основе легенды о владыке земли Шунг Чуа Да, правившем в общине Дыонгтхыонг уезда Иенминь провинции Хажанг. Шунг Чуа Да был крупным феодалом народности монг, жившим около 200 лет тому назад. Он был известен своей жестокостью, и его жизнь связана с легендой о столбе смерти.
Как гласит легенда, у Шунг Чуа Да была очень красивая наложница, а сам он отличался чрезвычайной ревностью к ней. Он никогда не позволял своей любимой наложнице выходить из дома. Любой мужчина, который посмел совершить хоть малейший поступок или любым жестом выразить похоть к этой женщине, достоен был быть подвешенным живьем на каменном столбе до самой смерти. Это монолитный столб (в настоящее время является экспонатом краеведческого музея провинции Хажанг) высотой примерно 1,9 метров, в верхней части имеются "ушки", через которые продевались руки казнимого. В последствие на данном столбе были осуждены ждать смерти и те, кто нарушил правила, установленные самим владыкой.
В этой легенде содержится еще много таинственных и ужасных деталей. Однако, на самом деле краеведы и работники музея впоследствие долго и упорно искали исторические документы, в особенности французские источники при первых колонизаторах провинции Хажанг, чтобы подтвердить эту легенду, и не нашли ни слова, упоминающего бы о столбе или о самом владыке земли Шунг Чуа Да. Поэтому до сих пор эта легенда остается лишь легендой.
У меня есть богатые воспоминания о земле Дыонгтхыонг, ведь я много раз ездила по дороге из уездного центра Иенминь в общину Дыонгтхыонг, чтобы выполнить редакционные задачи. Тогда, 20 лет тому назад, я не представляла, что настанет день, когда напишу целый роман на основе услышанной в эти дни местной легенды.
Дыонгтхыонг на самом деле является землей вдохновений – община отличается величественным горным пейзажем с живописной долиной, расположенной между отвесными скалами, недаром ее называют самой красивой долиной на каменном плоскогорье Хажанг. Земля в долине мягкая, плодородная, микроклимат не слишком суровый, выращенные на этой почве зерна хорошо развиваются и дают хороший урожай. Однако община Дыонгтхыонг, в силу своей труднодоступности, долгое время слыла во всей стране незаконным местом выращивания мака для сбора его сока. Местные власти провинции Хажанг вели трудную длительную борьбу за ликвидацию мака на этой земле.
Несмотря на труднодоступность, жители Дыонгтхыонг развивали и развивают чрезвычайную богатую культуру, и в народном фольклоре сохраняется большое количество легенд, в том числе и легенда о жестоком владыке земли Шунг Чуа Да. Полувыдуманные, полуправдивые, о них трудно сказать, правда это или выдуманная история. Лично мне кажется, в мире трудно отыскать второго такого жесткого владыку земли, который придумал бы более жестокий способ казнить виновных перед ним людей.
Роман, поэтому, считаю плодом выдумки.
Владыка земли Шунг Чуа Да, в конце концов, был одиноким несчастным мужчиной. Дикая жестокость и жажда плотской любви к женщинам не принесли ему счастье. И в этом произведении я пишу о женщинах с большой бесконечной любовью и симпатией. Ведь женщина рождена не для жестокости, не для того, чтобы быть игрушкой у мужчин. Женщина также имеет право мечтать о счастье, особенно та, кто любой ценой, даже ценой смерти, готова бороться за свое женское счастье, пусть даже она обретает это счастье только на короткий миг...

До Бить Тхуи


Каменный столб владыки Шунг Чуа Да в краеведческом музее провинции Хажанг


Долина Дыонгтхыонг

[tykva]

Глава Первая

Деревья мокнут под моросящим дождем,
Дочурка отдана в невестки в далекий двор...
(Народная песня монгов. Здесь и далее в романе цитаты взяты из монгского фольклора по переводу культуролога, поэта Хунг Динь Куи - примечание переводчика)

Шунг Чуа Да стоит во дворе заднего помещения своей резиденции, смотрит за работой группы каменотесов. Они обтесывают огромный монолитный камень длиной в два роста взрослого человека, а шириной чуть шире, чем прямая сажень.
Чего хочет Шунг Чуа Да?
Он хочет сделать каменный столб.
Зачем ему этот столб?
Для того, чтобы казнить людей.
Столб для распятия. Это именно то, чего хочет Шунг Чуа Да.
Под его руками погибла сотня, нет, не сотня, а несколько сотен людей. Хороших и плохих. Смерть им пришла от острого ножа, от ядовитой стрелы, от зубов собак, от смертоносных листьев гельземия... Но есть на земле люди, которые так сильно провинились, что их смерть от всех этих наказаний в совокупности не удовлетворила бы Чуа Да.
Поэтому он придумал этот столб.
Аккуратный и обтесанный до блеска, столб скоро будет готов, лежит на земле в ожидании приготовления ушек. Остается сделать ушки по обеим сторонам. Эти ушки - круглые отверстия - будут сделаны на верхнем конце столба на расстоянии ровно одна сажень - расстояние распятых рук человека.
На плече у владыки сидит сапсан. С загнутым клювом, парой острых глаз, коричнево-рыжим оперением, мощными шероховатыми ногами, с острыми и круто согнутыми когтями, вонзившимися в рубаху хозяина.
Владыка держит этого сапсана уже более десяти лет. Он его называет Шунг Кат (сапсан по фамилии Шунг – примечание переводчика). Среди монгов еще нет людей, которые давали бы пернатым питомцам человеческое имя, да еще со своей фамилией, но именно так поступил владыка. Куда бы ни пошел он, сапсан всегда рядом, сидит на плече. Несмотря на то, что таких птиц часто держат для охоты, владыка не заставляет своего любимого питомца охотиться. Эта хищная птица служит ему второй парой глаз, второй парой ушей.
Шунг Чуа Да правит в Дыонгтхыонг. Он известен во всех краях своей дикой жестокостью. Муравьи при его виде от страха прячутся за травой, ручей при звуках его шагов должен затаить свое журчание, даже ветер при ржании его коней замирает, останавливаясь в кроне деревьев. В Дыонгтхыонг все люди, от самых старых, которым скоро в могилу ложиться, до самых маленьких, которые еще лежат в животе у матерей, готовясь только появиться на свете, принадлежат владыке. Если владыка велит жить, то даже при желании нельзя умереть, а если велит умереть, то нельзя даже лишний раз открыть глаза.
Так что, когда владыка приказал найти монолитный камень длиной в два человеческих роста, шире сажени и толще человеческого тела, то надо, пусть даже спросят у Луны или у Солнца, обязательно надо найти такой камень и доставить ему во двор.
А сейчас Шунг Чуа Да, скрестя мощные, как у медведя, руки за спиной, ходит туда-сюда, тщательно осматривает столб, который почти готов, именно такой, какой он хочет. А каменотесы столб делают, но никто толком не знает, как владыка будет использовать этот столб.

[tykva]

Из квадратного окна своих покоев смотрит на эту толпу первая госпожа – первая жена владыки. Одной рукой перекладывая монету за монетой из одной сумки в другую, она свое серебро считает, не отрывая глаз от сборища людей во дворе. Считать серебро - это занятие, на которое она тратит больше всего времени в течение дня. Только ей одной поручает такое важное дело владыка. Каждый день казну считает она – входные статьи крупные, а выходные – мизерные, и никогда в своей жизни она не ошибалась.
Первая госпожа живет в резиденции владыки уже около тридцать лет. Она стала женой Шунг Чуа Да, когда ей исполнилось шестнадцать лет, ходила в невестках три года, тесть ушел из жизни, и ее муж Шунг Чуа Да стал владыкой в Дыонгтхыонг. И с тех пор ее, человека, который раньше сидел на земле, взяли и воздвигли на трон. Она стала выше всех других, и в доме люди, встречающие ее или идущие навстречу, никто уже не смеет посмотреть ей в глаза.
А когда она только что переступила порог резиденции владыки, она была красива, как цветущий персик. Цветок был сорван с родной ветки и брошен во двор владыки. Сын старого владыки, Шунг Чуа Да, был тогда совсем молод, высок ростом, с белой кожей, четко очерченным лицом, с черной гривой волос, и борода едва обрисовывается зеленовато под кожей. Красивый мужчина, сказать нечего. Получается, цветок попал в достойное место, не так ли? Однако выяснилось, что не так. Цветок, что должен был быть любимым, лелеянным в руках, на самом деле был брошен в угол спальни, и там остался забытым, как порванная юбка.
В первую брачную ночь сидела она, сжимаясь в самом дальнем углу новобрачного ложа, в ожидании прихода мужа, который еще не закончил пиршествование, а после его появления что будет, она и не смеет себе представить. Или, точнее, от испуга она не смеет думать и представлять себе это. Он пришел в полночь. Не был слишком пьян, еще прочно держится на ногах, медленно сел на кровать, медленно разделся, медленно снял обувь, поднял ноги, лег, развернул одеяло... и сразу заснул, громко храпя. Она не верила своим глазам. Ясная луна светила своим прозрачным светом через окно, проникала в ложе новобрачных, освещая его четко очерченное лицо с плотно закрытыми глазами. Она долго сидела молча, затаив дыхание, и, как можно тише, постепенно легла с краю, как можно ближе к стене. Только тогда почувствовала онемение в руках и ногах от долгого скрючивания в углу кровати.

[tykva]

Ночь, две, три... Муж все еще ее тело не трогал ни разу. Она не посмела рассказать об этом никому, одновременно боялась и радовалась. Радовалась, потому что еще не была тронута мужчиной, а боялась, потому что этот мужчина – ее муж, после свадьбы уже вот сколько ночей прошло, а муж еще не прикасался к ней. Наставления матери перед переходом в дом мужа оказываются не нужны, остаются без пользы. Тогда она еще не понимала, хорошо ли, плохо ли ей в этом доме. На самом деле, она до сих пор не понимает, хорошо ли, плохо ли ей в этом доме.
Месяц спустя после свадьбы она полюбила мужа. На самом деле. Ночи напролет во время пребывания в невестках, каждую ночь она внимательно прислушивалась к его дыханию, вдыхала запах его пота, засматривалась на его красивое лицо, озаренное ясным, прозрачным лунным светом, и она всем сердцем полюбила его. И она уже не лежала, скорчиваясь плотно у стены, как таракан, а постепенно, по чуточке приближалась к его телу, к его дыханию. И захотела она положить свою голову на его мускулистую руку...
И, наконец, настал день, когда муж до нее дотронулся.
В ту ночь Шунг Чуа Да не пил водку, не курил опиум. Закончив все домашние дела, она зашла в свою спальню и увидела, что Да уже ждал ее там. Увидев ее, он попросил ее сесть рядом и спросил, весело ли, грустно ли ей быть в его доме в невестках. Она честно сказала, что весело и грустно одновременно, понемножку. Она дрожала как козленок, впервые вышедший с матерью из хлева и сразу попавший в ветреную погоду в начале зимы. Он одной крупной рукой обхватил ее талию и нежно придвинул ее ближе к себе, тихо заговорил, что он не хороший, он не должен был брать такую девушку, как она, в жены. Он говорил, что быть его женой будет горько, горько до смерти. Она молчала, не в силах выговорить ни слова, не от испуга, а от того, что не могла тогда нормально дышать, поэтому не смогла выговорить. Она не поняла еще, почему Да сказал, что ей будет горько до смерти.
Она прильнула к Да и слышала, как сердце сильно стучит в его груди. Он повернулся к ней и заключил ее в своем объятии, положил ее в постель и, под ясным лунным светом, проникающем в комнату через окно, снял ее верхнюю одежду, снял рубашку, снял с ее ног портянки, снял ее юбку... и начал рассматривать ее тело, от головы до ног. Он проводил рукой по ее телу, прикасаясь к каждому месту. Она почувствовала себя как комок кукурузного теста, который брошен в воду, почувствовала себе тающей в воде. Да бросился на ее тело, она сжала зубы в ожидании боли. Он был крупным мужчиной, очень тяжелым, однако она не чувствовала боль, только чувствовала, как она расстаивала по частям. Да дышит громко, как бык, на ее теле. Она ждет в нетерпении и испуге. Больно лишь при первом разе, при этом разе, мать говорила ей.
Однако Да не сделал ей больно. Он только издал громкий взвизг, как бык, которому перерезали горло, и грузно завалился на одну сторону. Она ничего еще не поняла, не поняла даже, Да уже сделал свое дело или нет, потому что так и не почувствовала боль.

[tykva]

После этой ночи Да избегал встречи с ней. Точнее, Да избегает находиться близко к ней. Ночами она ждет не дождется, веки у нее распухли, но Да не появляется. Сидит он где-то в переднем помещении резиденции, курит или проверяет количество опиума, и возвращается в супружескую спальню с первыми петухами, когда она уже заснула от долгого ожидания и усталости. А днем она ходит вялой, как больная курица, ей есть не хочется, пить не хочется, разговаривать не хочется и работать не хочется. Замечая такое ее состояние, свекровь обрадовалась, принимая за признаки ранней стадии беременности. Свекровь позвала лекаря. Лекарь осмотрел ее, долго щупал пульс, ничего не нашел. Свекровь выгнала лекаря и начала ее распрашивать. Спрашивает о деле, которое супруги делают в постели. Она от стыда словно проглотила язык, еле-еле выдавила отрывистые фразы, однако именно поэтому свекровь догадалась о неладном.
Свекровь задала прямой вопрос:
- Как вы этим занимались?
- Ни...как
- Что значит никак? Как никак?
- Так. Всего один раз.
- Как!!? Почему только один раз?
Она опустила голову, руками теребя, словно хотела сама себе сломать пальцы.
- Значит, ты не понравилась ему!
Свекровь уронила эту фразу, поднимаясь.
На следующий рыночный день в доме появилась новая невестка. Эта новая невестка еще моложе ее, ведь той всего четырнадцать лет. У новой невестки розовые круглые пухленькие щечки, а грудь еле-еле обозначилась. Совсем ребенок.
С этого дня ее начали называть первой женой.
Вторая жена получила покои чуть меньше ее покоев. Мебель тоже поменьше. Первая жена ведь ничем перед мужем не провинилась, только не умеет сделать так, чтобы мужу понравиться. У нее остаются все права, ее как прежде уважают, даже если в доме у мужа появятся семь или восемь жен, то все эти жены должны будут ее повиноваться. Об этом четко сказал свекор.
А с тех пор, как в доме появилась вторая жена, Да стал более часто посещать спальню первой жены. Ведь когда он впервые увидел детское лицо второй жены, с красными щеками, как ребенок, который только что вылез из кухни, он ее одновременно жалел и ненавидел. Первая жена думает: ну вот, станет она лишняя, сосудом с солью, который стоит в углу, рядом с печкой на кухне, ведь с появлением второй жены Да ее забудет. Она навсегда станет этим сосудом. Оказывается, Да разделяет ее думы о второй жене. Да также думает, что вторая жена еще ребенок, как зеленый плод персика, что срывать-то сорвал, однако есть не хочется. И Да теперь каждую ночь возвращается спать в спальню первой жены, чтобы не надо было есть этот зеленый фрукт. Это правда, не так ли?
И каждую ночь он оставлял у нее такой никак не забываемый страх. Он стал похож на бешеного здоровенного быка. Он набрасывается на нее, мучая, разгрызая, твердыми, как железо, большими руками, по ее телу разгуливая в бешеном порыве.
Но Да никак не мог войти между ее ногами. Несмотря на силу и молодость, он ничего не может сделать с молодой красивой девушкой народности монг, сочной и вкусной, как спелая в пору груша. Он всегда внезапно падает, отваливаясь, как лошадь на полном скаку получает стрелу в грудь.
Она уже ничего не ожидала от Да. У нее выступает холодный пот каждый раз, когда она слышит скрип открывающейся двери в свою спальню.
Она не рожала. Вторая жена тоже не рожала. Поэтому в доме появилась третья жена. После этой третьей свадьбы Шунг Чуа Да, оба его родителя неожиданно погибли в несчастном случае. Они умерли под развалившимися камнями по дороге к родственникам.
После смерти родителей Шунг Чуа Да по наследству стал владыкой, правящим в Дыонгтхыонг.

[tykva]

Шунг Чуа Да стал сильно меняться характером, как будто кто-то другой занял его место. Целыми днями не смеется. Везде, где ни побывает, если увидел красивых девушек, обязательно захватит и затащит домой, превращая в служанок и наложниц. Девушки эти становятся то служанками, то теми, кто обслуживает гостей, приходящих в дом курить опиум вместе с Да. А если случается так, что важному гостю понравится кто-то из них, то владыка подарит ночь с ней, ведь в резиденции слишком много комнат для гостей. Девушки могут стать и массажистками, что делают массаж спины, рук и ног Да, могут стать и подушкой, когда он сидя отдыхает, и одеялом в его постели. И первая жена отвечает за всех этих девушек.
Да насовсем забыл дорогу к ее покоям. А она, ни на миг не забывая, всей душой и умом она любила его. Каждый раз, когда Да силком тащил домой новую служанку, то чем красивее та, тем больше она жалела мужа. Она больше всех его жалела, больше всех его любила, больше всех его понимала. Чтобы он ни делал, какие жестокости ни совершал, она всегда находит повод, чтобы его оправдать. Пусть затащит домой сотню таких девушек, она жалела только серебряные монеты, что тратятся ежегодно на кухне на покупку риса и мяса, чтобы их кормить, и никогда, ни разу она не обиделась на мужа. Сотня этих красавиц, даже тысяча их - никто не сможет помочь Да стать настоящим, достойным мужчиной.

[tykva]

А тем временем во дворе последнее ушко на столбе уже сделано. Да приказал каменотесам поставить этот столб вертикально. Серый каменный столб стоит посреди двора, привлекая всех остальных людей из разных помещений резиденции туда, чтобы на него посмотреть.
Да подходит близко к столбу, взглядом измерил его высоту, обходит вокруг, головой кивая, выражает удовольствие. Лицо у него стало закрытым, как плотно запертый сундук, никто, даже первая жена, не может понять, что у него на уме. Она только может догадываться, доволен или недоволен он, или что-то темное затевает, обдумывает какое-то большое дело.
А толпа из сотни людей обсуждают шепотом, ведь никто не знает, что хочет делать владыка с этим столбом.
Первая жена все сидит в своих покоях, одной рукой перемещая серебряные монеты из одной сумки в другую. Считать монеты для нее уже стало привычным делом, как ложкой рис в рот брать. Не нужно думать, не нужно запоминать, и никогда не ошибается.
Иногда смотрит она на Да, на его широкую грудь, вспоминает запах его пота и его глубокое, мощное дыхание. В эти моменты она может только прикладывать к своему лицу его рубашки. Сейчас у него живот уже начинает расти, щеки поползли вниз, шаги стали тяжелыми, как у крупного медведя, да такого крупного, что одного маха рукой хватило бы ему, чтобы отнять жизнь у человека.

[tykva]

Глава Вторая

Моя родная,
Любим друг друга, но не можем быть вместе...
(Народная песня монгов)

Ванг Чё является дальней родственницей, племянницей Шунг Чуа Да, ставшей его четвертой женой. Дальняя родственница, да еще и самая молодая среди жён владыки, Ванг Чё никого не уважает, не считается ни с кем, включая первую его жену.
Ванг Чё отличается красивым лицом, белой кожей тела и дородностью. Она всегда пылает, как факел. Когда переходит двор, десятки людей провожают ее горящим взглядом, глазами упираясь в ее спину. Ослепительно белая, пышная как гриб, юбка, осиная тонкая талия, большая грудь, подпрыгивающая под многими слоями одежды - все двигается в такт ее шагов. Она ходит, извиваясь, как змея. Пожилые люди говорят – женщины с такой походкой отлично ведут себя в постели.
Каждый раз, когда видит Чё, первая жена делает длинный выдох.
Чем лучше та занимается постельным делом, тем больше та мучает мужа-владыку, тем больше она жалеет владыку. Чем больше жалеет владыку, тем больше она ненавидит Чё. Чё существует как заноза у нее в глазу. Хочет она ее, эту занозу, вырвать, но пока не знает способ, как.
Владыка, несмотря на то, что не может Чё удовлетворить в постели, любит ее больше всех. Она его сопровождает всюду, куда бы ни пошел он, он дает ей все, чего стоит ей захотеть, позволяет ей все – и вдобавок ежемесячно выдает ей сто серебряных монет, чтобы она своим родителям посылала. А для первой жены, если дело касается денег, то первая жена чувствует, как будто кто-то ей запускает руку в живот и, комкая, разрывает ей все кишки. Это серебро же, серебро, не земля, чтобы каждый месяц, откуда неведомо Чё со своим розовым, пылающим красивым лицом припершаяся, стояла перед ней, протягивая руку. И первая жена, несмотря на прилив ненависти в душе, должна отдать в эти руки сумку, в которой содержится ровно сто серебряных монет.
А Чё, будто первую жену не замечая, каждый месяц с нарочной надутостью приходит, протягивает руку для получения ста серебряных монет. У первой жены пусть лопнут все вены, или лопнут глаза от ненависти, пусть, это Чё не касается, не ее дело.
А сейчас Ванг Чё находится в хлеву, где хранится кукуруза, вместе с Лу Мин Шангом. Этот малый в резиденции владыки занимается господскими лошадями. Девятилетним ребенком Шанг был отдан родителями владыке, чтобы погасить семейный долг. И с тех пор Шанг живет с лошадьми в конюшне. Известен он мастерством в укрощении лошадей – любая дикая, любой степени дикой непослушности лошадь в его руках превращается в послушного, храброго боевого коня.
Шанг маленького роста, с черной кожей, с мускулами, твердыми, как железо. Глядя на Шанга, никто не может подумать, что четвертая жена владыки тайком за спиной мужа, вопреки всему и всем на свете, даже своей жизни, посмела ни где-то в ином месте, а прямо в резиденции владыки, с конником отдаваться плотскому греху.
Впервые Шанг увидел Чё, когда вел новых, только что купленных лошадей через передний двор в конюшню. В тот день задние ворота были закрыты на ремонт. Не было бы этого ремонта, Шангу нельзя было бы перейти по переднему двору с лошадями. Его глаза сразу приклеились к пышной груди, которая вот-вот выпрыгнет из-под многих тесных слоев одежды. Насмотревшись на эту грудь, Шанг поднимает глаза на лицо владелицы этой груди. Красные щеки, блестящие глаза, как у человека, который выпил пиалу водки, ослепительно белые зубы, кровавые губы... Чё тоже заметила, что Шанг впитывает глазами ее грудь. Она широко улыбается, показывая ровные зубы, быстро повернулась и пошла, задом вертя под слоями толстых юбок.
Чё уже скрылась во внутренних помещениях, а Шанг все еще стоит, окаменев посреди двора, как будто получил удар молнией. На самом деле, молнией ударило бы, тоже умер бы он только до такой степени. Лошадям надоело стоять, они нетерпеливо стучат копытами и громким дыханием в ухо конника разбудили его, и только тогда Шанг вспомнил о своем деле.
А сейчас он крепко обнимает Чё в хлеве, где хранится кукуруза.
Помещение обширное, двери плотно закрыты, дневной свет пучками проникает через щели между черепицами на крыше, озарил полутемное помещение. В этом хлеве Чё часто назначает с Шангом свидания. Она с ним никогда не виделась ночью, так как ночью она должна спать в постели с владыкой. Она назначает свидания с Шангом только днем, в часы, когда уверена, что владыка не вспомнит о ней. Вот, например, сейчас, в послеобеденное время, когда владыка сильно занят изготовлением каменного столба.
Шанг уткнулся лицом в грудь Чё. У нее грудь большая, теплая и отдает запахом молодой свежей кукурузы. Достаточно уткнуть лицо в эту грудь, и он может прожить месяц напролет без воды, без еды - говорит он Чё. Она рукой закрывает свой рот и хихикает.
Со двора доносится равномерный звук молота, ударяющего о камень. Шанг, руками проводя по ее телу, спрашивает:
- Знаешь ли ты, что делает владыка?
Чё покачала головой:
- Нет. И не хочу знать.
- Он делает столб казни.
- Что? – Чё вздрогнула, встала. – Что значит столб казни?
- Так это столб, чтобы вешать тех, чей смерти хочет владыка.
- Вешать за шею ли?
Шанг покачал головой
- Не, не за шею. За руки. Там на верху два ушка, руки будут вдеты в них. И казнимый будет так висеть с распростертыми руками.
При этом он разводит свои руки, показывая.
Чё переспрашивает с сомнением:
- Если так, то не умрешь же...
Шанг чмокает губами:
- Не умрешь за день, за три, за десять, так умрешь за тридцать дней...
Чё вздрогнула:
- Ах, страшно подумать.
- Человек будет висеть там до тех пор, пока вороны съедят всю плоть, останутся кости, сами вниз упадут.
Чё спрашивает дрожащим голосом:
- А кто будет там висеть?
Шанг покачал головой:
- Неизвестно. Наверно, по крупному кто провинился, достойно такой казни на столбе.
Сказав это, Шанг замолчал. Чё тоже замолчала. Некоторое время спустя Чё, вздохнув, говорит:
- Но не мы ведь.
Шанг молчит в ответ. Чё продолжает:
- Правда ведь. Не мы.
Шанг кивает, невнятно выговорив:
- Не может же узнать владыка.
- Да, да, ты прав! – Чё обрадовалась. – Откуда ему знать. Я не говорила, ты не говорил, разве лошади умеют говорить?
Поговорили, однако уже потеряна вся радость. Чё все еще лежит, голову оставляет на его предплечье. Ее голое тело белеет в полутьме хлева.
Шанг заключает ее в своем объятии, шепотом спрашивая:
- Владыка тебя обнимает так крепко?
Чё улыбается:
- Не, крепче он.
- Разве!
Сказав, Шанг сильно стиснул ее. Чё вскрикнула:
- А, не могу дышать!
Но Шанг, ее не отпуская, переспрашивает:
- Мое объятие крепче ли?
И Чё кивнула, стараясь дышать:
- Да, да, теперь крепче, на самом деле крепче.

[tykva]

Сделана вся работа, каменный столб готов. Владыка громким голосом кричит:
- Позовите еще людей!
Толпы мужчин, работающих по местам в резиденции, вывалились с разных сторон и собрались у столба. Владыка показывает им столб с приказом:
- Несите вы его на ту гору!
И пальцем направляет их взгляд на гору, расположенную вне территории резиденции, в конце долины.
Толпа мужчин под громкими возгласами самого владыки, с помощью тросов и валков передвигает огромный столб по двору к воротам.
А там, за воротами, по двум сторонам тропинки, ведущей к той горе, стоят люди, от мала до велика, смотрят на работу господских людей.
Была тогда середина зимы, однако по небу черные тучи стелются, затмевая солнце. Все стемнело, а холодные ветры усиливаются, сгущаются тучи и превращаются в проливной дождь. Вопреки сильному дождю толпа людей продолжают свое дело, передвигают столб шаг за шагом к вершине горы.
Толпа людей всецело отдана своему делу, вопреки сильнейшему дождю. А в хлеве Чё с Шангом также с головой ушли в свое дело. Вокруг их мыши разбегаются, они всегда ведь разбегаются таким образом перед грозой. Дождь на пользу Чё и Шангу. Из-за дождя все в доме торопятся убрать с веревок кукурузу и сою, юбки и рубашки, одеяла и пододеяльники, которые висят сушатся под солнцем, и ни у кого в голове не появились бы даже мысли, куда исчезли Чё и Шанг уже на целые полдня.
Они редко-редко виделись друг с другом, но каждый раз Шанг делает свое дело так, что Чё чувствует, как будто ее били по всему телу. А Шанг, он как ни в чем не бывало, никогда не чувствует усталости. Шанг как мельница - стоит завращаться, и вся кукуруза превращается в муку. Шанг ненасытно бросается на Чё зубами, как будто она – большая горячая клецка.
Шанг, шумно шлепая рукой по ее ягодице, говорит:
- Я могу любить тебя три дня и три ночи подряд, без сна, без еды, без отдыха. Веришь?
Чё машет руками, качает головой:
- Не могу не поверить, ведь после этих трех дней и трех ночей я уже буду как труп.
Шанг хохочет глубоко в горле...
Внезапно раздался гром, и удар молнии на миг озаряет хлев. В этом мгновении Шанг вздрогнул, потому что успел увидеть пару ног, эти ноги стоят, кусочек их виден в щели под дверной проймой. Он в спешке отпускает ее и поспешно встает. Чё пугается:
- Что случилось?
Шанг рукой закрывает ей рот. Она сразу стихла, слышно только, как зачастило ее сердце в груди. Шанг тихо, осторожно приближается к двери, наклонившись к щели, подсматривает. А человек за дверью исчез. Там за дверью остается только дождь, крупными каплями разбиваясь о каменный мощеный двор.
Шанг возвращается к Чё, грузно садится рядом с ней. Она не выдержала, шепотом спрашивает:
- Что там, человек?
Шанг молча кивает головой.
- Кто?
Шанг качает головой.
- Не вижу.
- Раз не видишь, почему говоришь, что там человек?
Шанг пальцем указывает на дверь:
- Я видел пару ног, стоящих там...
- Правда?
Шанг кивает в ответ.
Чё переспрашивает с сомнением:
- Как смог он так быстро исчезнуть?
Шанг качает головой, ничего не говоря. Чё громко стучит по его плечу:
- Эх ты, глаза ошибаются из-за страха.
Шанг резко отзывается:
- Я на самом деле видел. Человек там стоял на самом деле. Неизвестно, слышал ли он, что мы здесь.
Чё надела на себе блузку, поправила юбку и встала, громко встряхиваясь. Шанг на нее смотрит:
- Куда собираешься?
- К себе в покои.
- Подожди темноты.
Чё качает головой:
- Среди такого дождя никто не увидит, чего боишься?
Чё пошла к угловой двери, Шанг за ней бежит, хочет придержать.
- Останься еще на чуток...
Она резко отняла свою руку. Шанг в нерешительности отступает:
- Лучше быть немножко осторожнее...
Чё посмотрела прямо ему в глаза, но в полутьме виден только его ослепительно белый оскал.
- Чего ты боишься? На худой конец мы умрем. А ведь все равно когда нибудь человек должен умереть. Мне лучше умереть молодой красивой, чем умереть, когда уже старой уродливой женщиной со сплющенным лицом, как сушеный перец, стану.
Сказав, Чё широко открывает дверь перед собой, и вышла, прямой походкой прошлась, даже не оглядевшись вокруг.

А тем временем дождь не прекращается. Крупные капли больно бьют по телу людей, которые, вопреки дождю и непогоде, воздвигают каменный столб на вершине горы. Вскоре они закончили работу, и теперь столб стоит, глубоко вотнувшись в землю. Теперь его высота выше человеческого роста на две головы. Напоследок по приказу владыки вокруг столба плотно, молотком вбивают черную гальку.
Дождь, как будто не бывало, внезапно прекратился, когда столб прочно вбили в землю на вершине горы. Небо чуточку посветлело, достаточно для того, чтобы всем хорошо было разглядеть зловейший, молчаливый столб на фоне неба. Черный, с двумя ушками, как пара глаз, стоит он на вершине горы. У людей вся одежда промокла, под порывами холодного ветра они все озябли, да еще страх перед столбом заставляет людей дрожать.
Владыка Шунг Чуа Да стоит у подножья столба, громким голосом говорит:
- Этот столб будет вечно стоять на этом месте. Сотни, две сотни лет он будет стоять. Он от имени владык земли в Дыонгтхыонг покарает всех, кто смерти удостоен. А коли на этом столбе суждено кому умереть, то родным не разрешается взять труп на похороны. Казненый будет тут на столбе висеть и станет кормом для ворон, а кости пусть упадут на землю, чтобы стать кормом термитам.
Сказав это, он рывком отнимает ружье у телохранителя, который находится рядом, выстрелил в небо три раза.

[tykva]

Выстрелы на закате дня предвещают неудержимый гнев владыки, который вот-вот грянет на голову кому-то. Каменотесы вздрогнули, их тела не успели высохнуть от дождя, теперь еще и промокли от холодного пота, стекающего у них с головы до ног.
Единственное живое существо, которое не дрогнуло при выстрелах, это сапсан. Владыка отдал ружье обратно телохранителю и поднимает руку. Шунг Кат сделал один шаг. Владыка высоко поднимает руку, сапсан взлетел и сел на вершину столба. Сев на место, он вскрикнул. Его крик разбудил стаю птиц, которые сидят в кронах поблизости растущих деревьев, они взлетели в испуге, как будто он их скоро сцапает и съест.
Шунг Кат сидит на вершине столба, пристально смотрит на толпу, собравшуюся внизу у столба.
У этого сапсана появилась новая задача - помочь владыке приблизить смерть казнимого.
Все, кто хоть один раз видел, как Шунг Кат бросается на добычу, тот никогда не забудет. В хороший, светлый день он поднимается высоко на своих крыльях, паря по небу. На вид приятный, добрый, никогда не нападает на сородичей. Его перья шелковые, длинные, так развеваются на ветру, что выглядит он мягким и пушистым. Мощные ноги, покрытые желтым пухом, плотно держит под брюхом. С земли кажется, он без сил скользит по небу, подхваченный ветрами, как будто находится в спокойном сне, скользит по облакам. Однако, если какой-нибудь глупый воробей, обманутый таким безвредным видом, случайно высовывается из гнезда, то не успеет взглянуть, высоко ли, низко ли находится небо, уже оказывается в крепких когтях сапсана, ведь Шунг Кат уже успел ударить глупому клювом по голове. Бессознательный воробей камнем падает в бездну. Мог бы Шунг Кат его сразу подхватить когтями, но нет, он так не поступит. Он подождет, пока почти не упадет воробей на землю, тогда молниеносным движением подхватывает добычу на лету, стрелой метнувшись вниз за ней. Сапсан повторяет эту сцену еще несколько раз, поднимаясь высоко, роняет с высоты воробья, слетает вниз и подхватывает бедного до тех пор, как воробей не превратится в котлету.
Он никогда не кушает воробьев. Эти маленькие, нехорошо пахнущие птицы не годятся быть его кормом. Он охотится на воробья для тренировки клюва и ног. Шунг Кат похож на его хозяина – никого не боится, однако у него все-таки остается один враг – это старая рыжая собака первой жены владыки.
Он, Шунг Кат, и эта собака появились в любимцах в резиденции примерно одновременно. Живя под одной крышей, они никогда не были в ладах. Иногда сапсан с крыши, поджидая удобный момент, бросается на собаку с намерением клювом ударить ей в голову. Из десяти девять попыток оказываются тщетными, но один раз все-таки увенчивается успехом. Девять из десяти раз собака оказывается быстрее, сильной лапой махом ударяет по сапсану. И из десяти тоже девять ее попыток оказываются тщетными.

Владыка пришел домой с синим от холодного дождя лицом и пошел прямо в покои первой жены. Шунг Кат тоже промок, но все еще прямо и крепко держится на его плече. Входит владыка в спальню, Шунг Кат тоже с ним. Владыка перешагивает через голову рыжей собаки, Шунг Кат тоже перелетает над головой рыжей собаки. При хозяине и хозяйке эти животные умеют удерживаться от драки.
В то время первая жена уже отсчитала все монеты, заперла сундук.
Увидев владыку, она поспешно встала.
Она позвала служанку, велела согреть водку и поднести ему пиалу теплой. И другую служанку позвала, велела доставить сухую теплую одежду хозяину.
Пиала с горячей водкой, от которой идет пар, поднесена. Первая жена берет пиалу и передает владыке. Он взял, одним залпом выпил половину. Половину поставил на стол, позвал:
- Шунг Кат, выпей!
Услышав это, Шунг Кат с шумом прыгнул на стол, мокрый хвост волоча по столу, клюв опустил в пиалу, несколько раз поднимает и опускает клюв - и пиала уже оказалась пустой. Закончив питье, сапсан быстрым взглядом посмотрел вокруг и внезапно вылетел через дверь. Рыжая собака, сначала тихо сидела у дверей, поджидая удобный момент, и, как только взлетел Шунг Кат, сразу бросилась на хищную птицу. Но Шунг Кат недаром слывет сапсаном, не даст так легко себя цапнуть. Он вылетел во двор, взлетел высоко, сделал широкий круг в небе и, внезапно спускаясь вниз, пролетел вдоль коридора, влетел в переднее помещение резиденции через главную дверь, оставляя за собой сердитый взгляд рыжей собаки.
Поднесена и подана сухая теплая одежда. Владыка умеренными движениями переодевается.
Первая жена в ожидании сидит молча. Уже давно, очень давно владыка к ее телу не прикасался. Она уже забыла запах его пота, забыла его дыхание в постели. Она молча взяла мокрую одежду, бросила в бронзовый таз, который стоит в углу спальни.
А тем временем владыка не смотрит на жену. Он смотрит через окно в сторону столба, которого уже не видно в совершенной тьме ночи.
- Жена, знаешь ли ты, зачем я приказал сделать этот столб?
Первая жена молчит, кивает головой.
Владыка тяжело выдыхает. Такой длинный выдох, как будто он тянет за собой мельницу, полную кукурузы.
- Ах, не ожидал, что придется его в деле так рано использовать.
Первая жена до сих пор молчала, сейчас впервые заговорила:
- А можно ли... другим способом?
Владыка скрежещет зубами, сжимает руки в кулак, да так крепко, что вены вырисовываются, словно корни деревьев.
- Если другим способом, то остальные не побоятся.
Он грузно поднимается. Первая жена за ним. Шунг Чуа Да протягивает перед ней руку.
- Вынеси мне.
Первая жена сделала длинный выдох, открывает крышу сундука и там что-то ищет внутри.

[tykva]

Владыка повернулся к ней спиной, пошел к двери. Большой спиной почти всю дверь заслонил. Первая жена с отчаянием грузно села на кровать.
Она чувствует жалость к владыке. Жестокий, злобный, число погибших от его рук людей давно превысило число убитых кур и коров, вместе взятых, однако тоже оказался в такой печальной, отчего и становится слабым, как ребенок, ситуации. Ей хочется вернуться в те дни, когда она, лежа в постели с головой у него на предплечье, молча прислушивалась к его мощному дыханию, как ветер задувает по глубоким ущельям. Ей хочется снова находиться под его грузным телом. Она ведь уже забыла тяжесть этого тела на себе.
Чем больше жалеет Да, тем больше она ненавидит тех, кто посмел ему изменить. Она вручила Да берет изменника. Берет, который служанка нашла в спальне у четвертой жены.
Ах, Ванг Чё, плохая женщина, испорченная. Ванг Чё, красавица, в дом к родителям которой она сама сватьей с приношениями пришла, прося ее руки, чтобы она стала четвертой женой ее собственному мужу. Женщина, которая в хозяйстве не должна поднять рук ни для какой работы, кроме ежемесячного получения ста серебряных монет. И она смела поднять юбку и сесть владыке прямо на лицо.
Эта женщина, если дать ей остаться в живых, то непременно станет кривым зеркалом для десятка других, которые живут в забытьи в этой резиденции, которые напрасно проживают молодость в этой резиденции, которых кормят в этой резиденции, ни чем не отличая от коз. Разве они не посмеют, как и она, повести себя так, как взхочется?
Поэтому первая жена отдала владыке берет без всякого обдумывания.
Если не хочешь жить избалованной в достатке, желаешь смерти, то пусть, пусть умрешь. Твоя плоть будет съедена воронами, а твои белые кости сами упадут у подножья каменного столба.
Она ведь не раз предупреждала Ванг Чё, когда та, извиливаясь толстым задом, выпячиваясь крупной грудью, проходила под палящими взглядами десятков работающих во дворе мужиков.
Она ей сказала:
- Следующий раз не смей проходить по двору.
А та, широко открывая влажные, как озерки, глаза, косо посмотрела на нее с ответом:
- А что, если я пройдусь по двору?
- Мужики захотят твою юбку поднять.
Ванг Чё на это громко смеется, задыхаясь:
- Пусть хотят, ведь не могут на самом деле. Нечего бояться.
- Сегодня хотят, завтра придумают способ на самом деле поднять. Или ты хочешь этого?
Та продолжает смеяться.
- Первая сестра, ты уже в летах, поменьше думай, тебе и меньше будет усталости.
Первая жена угрожающе бросила на нее гневный взгляд, а она, Ванг Чё, как ни в чем не бывало, помахала руками:
- Ах, не смею, не смею. Я шучу.
Сказав это, Ванг Чё повернулась спиной и пошла прямо в свои покои. Задом извивается в пышных юбках, которые развеваются при каждом шаге, словно играя с ветром.
Ванг Чё является этакой, не знающей свой долг и обязанности, женщиной.
Первая жена собственными глазами видела, как та стоит в обнимку с конником, за конюшней. Ах, этот конник, отданный за долг в резиденцию владыке, разве может сравниться с самим владыкой? Она вздрогнула от стыда, когда думает о тех деяниях, которыми та занимается с конником. Ей хотелось бы подбежать, и рукой им по пощечине, или палкой ударить между ними. Однако она стоит, как вкопанная в землю. Она следит за рукой конника, которая гуляет под юбкой Ванг Чё, следит за тем, как конник всем лицом укрывается на открытой груди у Ванг Чё. Кровь первой жены течет, как вода при полноводии в ручье. Лицо у нее жаром горит. Как они смели так поступать в резиденции владыки, да еще в таком грязном месте, за конюшней. А ночью, каждой ночью эта грязная женщина, послушная как собака, ложится в постель в ожидании входа владыки.
Первая жена ненавидит изменников от имени владыки. Она хочет их убить всеми способами – отравой листьями гельземия, острием ножа, топора, облитием кипящей водой... ведь образ конника, уткнувшегося лицом в голую, полную белую грудь четвертой жены владыки, денно и нощно вертится в ее голове. Однако она не может решить это дело, потому что Ванг Чё также является имуществом владыки. Что сделать с ней, решит владыка.

[tykva]

Глава Третья

Иду домой, чуть ноги волоча.
Еще спит у тебя на талии моя душа...
(Народная песня монгов)

Шунг Па Синь убирает дикую траву в маковом поле.
Мак растет высоко, ей по грудь. Белые, светло-фиолетовые цветы, как тысячи бабочек, цветут на горных полях вдоль долины Дыонгтхыонг. Под легкими ветрами цветы дрожат, как феи, которые, заблудившись, попали из рая на землю. Среди серых камней, под угрюмыми облаками, красота маковых цветов заставляет любого прохожего остановиться и насладиться.
Молодые, только что выросшие из зерен маки очень похожи на овощную хризантему, поэтому в огородах их выращивают отдельно, далеко друг от друга, чтобы глупые, неопытные дети не взяли по ошибке молодые маки для супа. А зрелый мак, в отличие от овощной хризантемы, растущей только по колено, растет по грудь, а если на хорошей почве, то и выше человеческого роста.
Сильный холод не отвращает мак от цветения. Чем сильнее холод, тем лучше растет мак, тем больше дает цветов, цветы получаются крупные, с толстыми лепестками, дают большие, сочные плоды.
К Синь на ее поле пришел Ванг с мачете заокуам на плече. Он только что сделал всю работу на своем поле и пришел помочь своей девушке.

Услышав его шаги, Синь поднимает лицо. Ванг хотел было что-то сказать, однако увидел ее лицо, остановился как вкопанный и забыл, что хотел. Лицо Синь, сияющее среди тысячи цветущих маковых цветов, под утренними солнечными лучами кажется ему самым красивым цветком из тех, что цветут в долине. Розовые щеки, редкие капли пота выступают из-под платка, завязанного у нее на голове. Синь подняла руки и смахивает пот, засмеялась звонким смехом:
- Что, маковое привидение у тебя стащило душу?
- Не, не маковое привидение. Человек мою душу украл.
- Это какой же человек?
Синь руками развела плотно растущие маки, выходит из поля. И пошла вперед. Ванг за ней следует.
Они сели рядом у межи. Синь достала бамбуковое полено с водой, подала Вангу. Ванг качает головой в знак отказа.
- Не хочу пить, лишь повидал этого человека, и уже достаточно, чтоб утолить жажду.
Он смотрит на нее, как будто хочет ее своим взглядом сжечь. Синь забирает полено с водой обратно, говоря:
- А ты так на меня не смотри. Стыдно.
Ванг смеется:
- А не могу удержать свой взгляд.
- Не смотри, прошу!
Синь избегает его взгляд, наклонилась к подолу юбки и вырывает из юбки застрявшие там травинки. Ванг сел поближе, тоже наклонился и помогает ей чистить юбку от травы.
- А я хочу, чтобы вся трава в этой долине прилипла к твоей юбке.
Синь поднимает лицо, заодно подняла веточку и легонько ударила этой веточкой по спине Ванга. Ванг сидит и еще громче смеется.
- Что ты, всю эту траву будем чистить хоть до смерти, и не отчистишь. - Синь сказала, смеясь звонким, прозрачным, как капля росы, смехом.
Ванг кивает головой:
- Согласился бы до смерти так сидеть чистить твою юбку от травы. Умрем рядом друг с другом.
Синь отрицательно качает головой:
- Жить рядом друг с другом всю жизнь хорошо, а затем и умереть рядом.
Ванг все еще смеется, блестя белыми зубами:
- Ах, если не жили рядом, то кто даст нам рядом умереть?
Синь звонко ударила кулаком по его плечу:
- Что ж не сказал сразу, что поживем вместе?
- Ой, хорошо, интереснее же, если ты сама об этом догадалась...
Ванг смотрит на Синь, потрогал свою челюсть.
- А у меня даже челюсть устала от смеха!
Синь бросила на него косой взгляд:
- Эх ты. Посмейся еще, и зубы выпадут!

[tykva]

Ветер легкими дуновениями продувает по долине, играючи качает цветущий мак. Недолго сидели, капли пота уже засохли, и начинают уже чувствовать холод. Холодное касание особенно хорошо ощущается на лице и распространяется по телу.
Один, два, три... и целая стая ворон неизвестно откуда взлетает вверх перед их глазами. Вороны слетаются на гору, на вершине которой по приказу владыки воздвигнут каменный столб.
Ванг посмотрел воронам вслед, проговорил:
- Одним видом ворон разрушается вся радость...
Синь поддакивает.
- Так давно не было казненных людей. Сегодня вороны появляются, неужели будет...
Она не успела закончить свою фразу от внезапного холода, пробежающего по спине, неизвестно, из-за холодного ветра ли, или из-за страха.

Поздней ночью, как только Шанг лег в кровать, закутавшись в одеяло, к нему постучался приближенный слуга владыки, который отвечает за зажигание курительной трубки.
- Лу Мин Шанг, иди к владыке.
Шанг, чмокнув губами, нехотя вылезает из-под одеяла, надевает на себя теплую одежду и вышел.
Шунг Чуа Да лежит у курительного прибора. Служанки сидят возле него, активно массируя ему руки, ноги, плечи, спину. Таз с тлеющими кусками угля стоит посреди комнаты, от него идет такой жар, смешанный с дымом от курения опиума, что в комнате чувствуется уют и тепло.
Следуя за прислугой, Шанг нерешительными шагами переходит порог.
Чуа Да не открывает глаза, проглотил клуб дыма, спрашивает:
- Ты пришел, Шанг?
Шанг до земли поклонился, отвечает:
- Я, Ваш покорный слуга Шанг.
- Сегодня после обеда где ты был, почему не вышел помочь устанавливать каменный столб?
Шанг вздрогнул. В голове у него всплывает образ белой, пышной, горячей груди Ванг Чё.
- Говори!
Чуа Да крикнул, как взревел тигр.
Шанг еще раз вздрогнул, у него колени дрожат.
- Я... я... ухаживал за больной лошадью.
- Которой?
- Из тех, что купил вчера, гнедая, отказывается от кукурузной каши.
Ах, слова вытекают из его рта словно смазаны маслом. Он все еще испуган, но как нашел повод, так ответ сам собой напрашивается. Повезло – на самом деле только что купили новых лошадей, среди них гнедая, на самом деле отказывается от кукурузной каши.
Владыка, на его ответ никак не реагируя, протянул руку к служанке, которая занимается массажем его спины:
- Вот тут. Сильнее. Делаешь так, как ты, и мне достается только раздражение.
При его укоризненном голосе Шунг Кат, который стоит все это время на спинке стула с закрытыми глазами, как будто в полусне всем телом качается, сразу поднялся, на лету молниеносно клювом сильно ударил этой служанке по плечу. Та вскрикнула от боли. Владыка смеется глубокими в горле звуками. Вот для чего нужен Шунг Кат. Заметив, кто не по душе владыке, стоит тому нахмуриться бровями или скорчить гримасу, сразу виновного накажет. Служанка, сжавшись от боли, из-зо всех сил старается поднять тяжелое тело владыки, перевернуть его, чтобы удобнее правильное место помассировать. Вот так он хочет – при массаже лежит трупом, служанкам надо самим все делать, чтобы массировать согласно всем его желаниям. Его надо двигать, переворачивать, как если бы он был каменной мельницей. Несмотря на холод, у служанок пот выступает по всему лицу, заставляя их временами поднимать рукав и вытирать.
Служанки, занимающиеся массажем, из старых девок – всем уже более двадцати лет. Для того, чтобы стать массажистками, которые угодили бы владыке, нужно долго учиться. Бывало, за один год не смогли как следует научиться массировать, и девушку выгоняют на кухню.

Владыка лежит с полузакрытыми глазами, все еще наслаждается массажем, издавая горлом довольные стоны, а Шанг все еще стоит в углу комнаты, как промокшая собака, не зная, что ему делать. Внезапно владыка повернул голову к нему, выкрикнув ни с чем не связанный вопрос:
- Шанг, ты видел мой столб?
Шанг, как будто получил внезапный укол в ягодицу, моментально выпрямил спину:
- Вы... Вы о чем?
- Вот спрашиваю, видел ли ты мой столб.
- Еще... еще нет, не видел.
- Знаешь ли, как я буду его использовать?
- Да, знаю.
Сказав это, у Шанга колени задрожали так, что, кажется, скоро отвалятся.
Владыка показывает пальцем на дверь:
- Убирайся.
- Разрешите уйти?
Владыка только прочистил горло. Шанг, не посмев задерживаться с лишними вопросами, в удивлении выбежал из комнаты, ноги у него заплетаются в спешке.
Поздней ночью откуда-то в его ухо вонзается крик сипухи. Крик пронзил ему уши, как острая стрела, входящая в одно ухо и выходящая из другого, проходя через мозг.
Почему именно сегодня ночью кричит сипуха в резиденции владыки, возле конюшни? Думает Шанг, стараясь краем одеяла заткнуть уши. Заткнул до боли, но все еще ясно слышит, не может заглушить этот крик.
Он видит перед собой, как с потолка, как раз над его кроватью, полузакрытые глаза владыки за густым дымом курительного прибора пристально смотрят на него. Чего хочет владыка? Что намерен он сделать? Зачем вызывал, раз задал только несколько несвязанных между собой вопросов и выгнал назад?
Он внезапно вскочил с постели, это он вспомнил про пару ног, увиденных в щели под дверной проймой хлева, где хранится кукуруза. Холодный пот выступил и стек по его спине. От рождения такого страха он еще никогда не чувствовал ни разу. Он заставляет себя медленно лечь, укутавшись в одеяло, лежать как труп в углу кровати.

[tykva]

Начало светать. Со стороны птичьей фермы доносится задыхающееся пение петуха, как будто тому петуху кто-то рукой шею давит. Шанг тихонько, как кошка, встает на четвереньки, открывает крышку сундука, достает все серебро, спрятанное там под одеждой, завернул серебро в рубашку и спрятал кулек в тряпичную сумку. Он закинул сумку через плечо и, затаив дыхание, на четвереньках перелез через спящих как убитые мужиков, каждый плотно завернувшийся в своем одеяле.
Шанг в молчании стоял у двери. У него нет другой дороги, кроме как сбежать.
На дверных створках нет замка. Не нужен тут, в казарме для мужиков, замок. Шанг посмотрел через щель наружу – там темно, под светом ранней зари неясно показывается вымощенный белыми камнями двор. Вчера ночью луны не было. Дождь уже совсем закончился. Ветер с гор порывами гонит упавшие листья из одного конца двора к другому.
Шанг думает о Чё. Спит, наверное. Он вспоминает ее горячую грудь, вспоминает, как она стонет от удовольствия, как ее ногти больно вонзаются в его плечи до крови.
Хочет ли он, чтобы она убежала с ним?
Хочет и одновременно нет, не хочет. Не удивительно. Ведь она ему нравится, одновременно не нравится. Он согласился с ней видеться тайком, только потому, что с ней ему позволено быть козлом-мужчиной еще и вдобавок получать серебро. Уже двести или триста монет, немало. Сам не смог бы скопить столько, если бы не она. Однако Шанг не хочет иметь ту женщину, которую владыка уже пользовал, даже если та красива, как Чё. Каждый раз, когда заключает ее в своем объятии, он думает о том, что владыка также ее обнимает. Каждый раз, когда уткнется лицом в ее грудь, он думает, что владыка так тоже делает. Шангу неприятно думать таким образом. Поэтому, если вдруг спросят, хочет ли он на всю жизнь иметь такую женщину, как Чё, то он, наверное, еще должен подумать, взвесить решение.
А сейчас он должен бежать. Потому что рано или поздно владыка узнает о том, чем Шанг и Чё, как приклеенные друг к другу, занимались за его спиной. Тогда... вот одни только мысли о том, что сделает владыка тогда, и у Шанга уже дрогнуло все тело. Шанг молод, он не хочет напрасно умереть, впустую умереть. Особенно не хочет он умереть из-за Чё, вместе с Чё.
Эх, останься тут четвертой женой владыки. Пошел я. Подумав, Шанг тихонько открывает дверь.
А в то время Ванг Чё была вызвана в покои первой жены.
Первая жена владыки велела ее позвать к себе. Потому что слуга, который водит лошадь владыки, увидел их, Чё с Шангом, сплетшихся телами как змеи, в хлеве, где хранится кукуруза. Тот все увиденное рассказал владыке, да еще у владыки есть берет, который Шанг забыл в спальне Чё. Она не сможет оправдать свою вину, первая жена хочет знать, как намерена поступить Чё перед владыкой.
Чё сидит на том сидении, на котором часто сидит первая жена за шитьем и вышиванием. Первая жена сидит на краю кровати. В тазе с тлеющими углями, только что пополненом служанкой, угли легонько трещат.
Первая жена выпила немножко воды, спрашивая:
- Что ты хочешь сказать?
Чё молчит. Ее лицо только немножко, совсем немножко побледнело, когда первая жена говорила о том, что случилось в хлеве. И один миг спустя ее лицо стало обычное, как будто ничего не было, ничего не слышно, ничего не случилось.
Первая жена рассердилась.
- Ну?
Чё сделала глубокий вдох и медленно выдыхает. Смотрит прямо первой жене в глаза:
- А что говорить-то? Сделай все, что ты хочешь.
Первая жена с удивлением смотрит на Чё:
- Ты что, на самом деле ничего не боишься?
Чё, растягивая слова, переспрашивает:
- Если я боюсь, ты меня простишь?
Первая жена с гневом показала пальцем на ее лицо:
- Ты думаешь, что ничего грешного не делаешь?
Чё покачала головой. Первая жена продолжает:
- Что головой качаешь?
Чё молчит. Ее бесстыжее лицо пухло, как толстая доска для разделки мяса.
Первая жена говорит тяжелым голосом:
- Вот и не знаю, что с тобой сделать. Не мне тебя судить. Знаешь ведь.
Чё не показывает ни малейшего изменения на лице. Первая жена от обиды указывает ей на дверь, зубами скрежещет от злости:
- Не потому, что ты не знала, какой человек владыка. Не потому, что ты не знаешь, что стоит ему захотеть чьей смерти, то тот даже если сбежит на Небеса, он все равно достанет для наказания. Зная, ты все же смеешь таким образом себя вести. А теперь и правда ты ничего не боишься. Не хочешь больше жить, правда.
Чё выпрямила спину, посмотрела на первую жену:
- Да нет на этом свете тех, кто не хотел бы жить. Но зачем жить, если умереть - будет меньше мучений?
- Что? Почему ты так говоришь? У тебя еще и мучения? Ты больше всех избалована, владыка больше всех тебя любит. Чего хочешь, он тебе даст непременно, не отнимая у тебя ни единого волоска...
Чё качает головой:
- Сестра, ты же знаешь, какой человек Шунг Чуа Да. Большого роста, как медведь. Сильный, как тигр, злющий, как кобра, богат, его имущество на несколько поколений хватит. Такой человек, и не может быть полноценным мужчиной... ни на что не годится.
Первая жена при таких словах почувствовала, как будто получила пощечину. Ее лицо становится фиолетовым. Чё встает, рукой показала на тяжелые ворота, сделанные из железного дерева, сказала:
- Все женщины в этой резиденции, вступив в эти ворота, перестали быть женщиной. Остаются только одеялом, подушкой для ног в его постели. Ты хочешь рожать? Вторая сестра, третья сестра, хотят ли они рожать? Ах, все хотят. Но можете? При вашей смерти кто-то по вас поплачет? Нет таких. Тут много имущества, много серебра, но у них нету рта. По вас не заплачут.
Первая жена сидела перед Ванг Чё, слушала ее речь и почувствовала себя заколдованной. Она открывает свой рот, но не может выговорить ни слова.
Ванг Чё разве неправа? Нет, она права. Она правду говорит. Многие в резиденции, включая и первую жену, именно так думают, но никто из них не смеет выговорить. Слово об этом если уронишь, то ждет уже страшное наказание: рот зашьют, или язык вырвут, или зубы выдернут. Но Ванг Чё, та посмела высказать. Первая жена протянула руки, хотела было рот ей заткнуть, но та от ее рук отмахивается:
- Чего ты боишься? Говорю это я, Ванг Чё. Ванг Чё несет ответственность за свои слова, чего ты боишься?
Ванг Чё ходит туда-сюда в спальне у первой жены, лицо пылает, руки сжаты в кулак. Этими кулаками звонко стучит себе по груди:
- Как перешагнула порог этой резиденции, ставши его четвертой женой, Ванг Чё не смогла уже говорить. Днями позволяется только улыбаться, показывая зубы. Днями приказано быть красивой, ароматной, мягкой, как подушка, вкусной, как только что вынутое из печи печение, и терпеть - где хочет, там и куснет владыка. Сестра, ты хочешь посмотреть?
Задав вопрос, не дожидаясь ответа, она быстрыми движениями подошла к ней вплотную, мигом растегнула пуговицы, открыла свою белую, пышную грудь перед лицом первой жены. Та подняла руки к глазам, ах ты, Ванг Чё, с ума сошла что ли, что ты делаешь, да кто хочет смотреть на твою грудь. С ума сошла ты.
Ванг Чё одним рывком отрывает ее руки:
- Посмотри, надо посмотреть хоть разок, чтобы понять, в чем дело.
Первой жене не осталось ничего делать, кроме посмотреть. А это до невозможности искусаная грудь. На этой груди везде следы от зубов. У Ванг Чё на глазах выступили капли слез. В первый и в последний раз первая жена увидела ее бесстыжее лицо мокрым от слез.
- Это он, владыка. Не может в меня войти, так начинает кусать, как бешеная собака. Кусает вдоволь, он еще и...
Ванг Чё громко заплакала, не досказав. Первая жена в спешке побежала плотно закрыть дверь на затворках. Ванг Чё руками закрывает себе рот, сдерживаясь, но плач все еще вылетает, изливается:
- Он мне искусает все тело... и затем, затем заставляет меня его также... кусать... Боже, родные...
Ванг Чё рухнула на пол, скрыв лицо руками, приступами дрожала всем телом.
Первая жена ахнула в окаменении, поняв, почему владыка одной Ванг Чё больше всех потакает, больше всех любит. Почему взбесился, когда узнал о ее измене. А потому, что одна только она смела сделать то, чего он от всех женщин, включая и первую жену, требует - кусать его тело.

[tykva]

Не то, чтобы ранее первая жена не знала об этом. Когда она была моложе, владыка тоже просил, заставлял ее такое сделать с ним, но она не смогла, не смела. Она боялась до потери сознания. Ведь мать не учила ее такое в постели с мужем делать. Получилось, что все годы ее молодости она служила куском дичи в его пасти, что он кусал-кусал и никогда не находил удовлетворение.
Она чувствует внезапный прилив жалости к Ванг Чё. Родила бы она дите, то, наверное, тому дитяти уже столько лет было бы, сколько сейчас Ванг Чё. Однако она также на нее и сердится. Уж перешла этот порог, уж стала четвертой женой владыки, почему же не смириться бы, сидела бы в женах, зачем творила такие дела, что даже Небеса вздрогнули?
Первая жена подняла Ванг Чё, посадила на кровать, достала ей полотенце, чтобы лицо утереть. Ванг Чё сидит, плачет и, наплакавшись, успокоилась. Хотя бы смогла выговориться, выплакаться. Первая жена сделала длинный выдох, чмокая губами:
- Смотри, ты же четвертая жена самого владыки. Сколько мужиков, даже если захотят, то не смели бы посмотреть тебе в лицо, смотрели только в спину. А ты, ты дала уж кому-кому, а этому коннику Мин Шангу... тебя съесть... Тебя не простит владыка. Умрешь.
Чё, кривя рот, смеется:
- Умереть так умереть, чего бояться.
Вот, снова. Если так заговорила, то что ей остается сказать? Первая жена опять выдыхает, а Ванг Чё поднимается, застегивает все пуговицы, поправляет юбку, поправляет прическу и вытирает лицо.
- Сестра, останься. Пошла я.
Сказав, она прямой походкой вышла из покоев.
Ванг Чё ушла уже давно, а первая жена так и остается сидеть в своей спальне, еще обутой. Она никак не может понять, почему же не боится смерти Ванг Чё. Лу Мин Шанг ей явно не пара. Рядом с ней Шанг выглядит как гусеница на лепестках макового цветка. Разве Ванг Чё пожертвовала свою жизнь ради только желания стать настоящей женщиной, умереть ради Шанга готова? А каково быть настоящей женщиной? Первая жена не знала, не хочет знать. Она привыкла к такой жизни, в которой каждый день считает серебро владыке. Через ее руки монеты только входят в казну, им трудно из казны выкатиться.
А когда она была цветущий мак, как Ванг Чё, она тоже хотела бы спеть ему песню. Тоже хотела бы с ним сходить на рынок, рука в руке, да в такой любви, что даже птицы от стыда должны были бы отвернуться, едва бросив взгляд на них. Однако не так поступил владыка. Он вручил ей все имущество и все дела в резиденции, и пусть сидит первой госпожой хозяйством управляет. Со временем она стала похожа на маковый плод. Сейчас плод этот дает сок, однако, когда высохнет, то вырвут с корнем и выбросят, а место достанется другой.

Первая жена, не отрываясь, смотрит на плотно закрытую дверь. И вспомнила первый раз, когда она застала владыку, ждущего в ее спальне. Однако так смутно, что многое не смогла вспомнить. Или она уже стара, и память уже не та. Или воспоминания не радуют, поэтому постепенно забываются.
Ванг Чё стала первой женщиной, которая в резиденции владыки посмела пройтись перед ним зазывающей походкой, как коза, и первой, кто прыгнула на спину другого самца, не обращая внимание на владыку-козла, вопреки его воле. Хочет он, не хочет, ей все равно. И мало этого, она еще громко блеет. Первая жена не понимает, какую выгоду она получает, поступая таким образом.
Хочет ли первая жена ей помочь? Она хочет, от души хочет. Она хочет наказать ее смертью за измену и хочет, чтобы та навсегда исчезла. Исчезла, как галька идет на дно реки, навсегда. Однако она, эта испорченная женщина, не хочет бежать. Даже при этом сказала, что лучше умереть, чем сбежать, ведь под этим небом владыка отыщет и убежавшего муравья, не говоря уж о человеке.
Один человек, или двое?
Об этом первая жена также хотела спросить у Чё. Однако не спрашивала. Чё тоже не говорила.
Наверное, знает, что если хочет сбежать, то она должна в одиночку, ведь никто не побежит вместе с ней.
Но нет, вопреки всему на свете Ванг Чё решила остаться. Она не боится смерти. Она сказала, ей хватит этой жизни. В этой жизни у нее случались такие моменты, когда она плакала от счастья. Этого ей хватит.